По отцовской линии я из тверских крестьян. Мой прадед, Никита Иванович Никитин, до революции жил в деревне Лукино, Вышне-Волоцкого района, Тверской волости, в большом пятистенном доме, в центре деревни. У него было восемь сыновей, и вся окрестная земля была его.
С точки зрения современной политэкономии он был сельским капиталистом-фермером, с точки зрения коммунистической продразверстки – кулаком. Он имел не только земли, но и орудия труда. В то время в деревне прямого ручного труда практически не было, все делали с помощью лошадиной тяги и дополнительного навесного оборудования, которого было достаточно: плуги, грабли, косилки, бороны и так далее. Кроме того, в ведение прадеда было все управление производством, людьми, посевным материалом и урожаем.
Справлялся он с этим делом исправно, все дети в деревне были одеты, обуты, ходили в школу, а это верный показатель благосостояния всего населения. Детей было много, свадьбы гуляли каждый год. В деревне была церковь, всё было по уму, как сейчас в Швеции. Народ относился к прадеду с уважением.
Но наступили лихие времена, организовали колхоз, началось раскулачивание. Люди сказали деду, что скоро придут за ним. Он поступил так: продал всё в один момент, оставил себе небольшой огород и баньку на берегу озера. Деньги раздал всем сыновьям и велел расходиться по разные стороны, чтобы строить собственную молодую жизнь, уже без клейма «кулак».
Так и поступили. Плохо ли, хорошо ли он поступил, правильно или нет, но все выжили, выучились и жили достойно, видно, кровь сказалась. Я был несколько раз в деревне Лукино в детстве, видел прадедов дом, ел черный хлеб из русской печки у бабы Нюши и был на своей первой рыбалке.
Было мне тогда три года. Собралась семья: мой дед и его братья, их дети, мои дядьки, и еще племянники. Народу была уйма. Решили варить уху. Но сначала надо было наловить рыбы. Ловили традиционно, неводом, мне сейчас кажется, еще прадедовым.
За несколько раз все рыбаки переехали на лодке на противоположный берег к «лысой горе», там издревле было чистое дно, без зацепов. Конец крепкой пеньковой веревки оставили на берегу, отъехали метров на 200, другой коней привязали к началу сети. Стали ставить сеть параллельно берегу.
Сеть метра два высотой, с тяжелыми грузами в виде колец, тоже метров 200. Посреди сети был огромный карман–матня, куда собиралась вся рыба. К концу сети была привязана вторая веревка, конец которой вытянули на берег. Затем по трое-четверо мужчин взялись за веревки и стали вытаскивать невод. Часто били веревками по воде, отпугивая рыбу, чтобы она не проскакивала мимо веревок, а попадала в матню.
Мы, дети, сначала тянули веревки, как большие, потом носились по берегу, колотя палками по воде и отпугивая рыбу. Потом вытаскивали матню на берег и начинали выбирать рыбу, сортируя улов. Рыбы было много. Лишнего не брали, ловили столько, сколько надо на уху: 5-6 ведер рыбы и еще 2-3 ведра раков. Попадалась самая простая рыба: ерши, окуни, плотва, уклейка, караси, щуки, лещи, язи. Но экземпляры бывали огромные.
Варить уху всегда доверяли моему отцу, хотя он и был еще очень молодой. Уху варили тройную, в огромном чугуне, ведра на четыре, наверно. Сначала ершей и всю мелочь, ведра два в большом дуршлаге, который помещался в чугун. Рыбу не чистили. Варили как есть, минут 20. Она превращалась в переваренную массу, которую отдавали курам. Первый праздник был у них.
Затем клали рыбу покрупнее: окуней, подлещиков, крупную плотву, головы и хвосты от крупной рыбы, варили еще 20 минут после закипания. Затем эту рыбу вынимали. Потом закладывали картошку, крупно порезанную. Варили пять минут. После закипания делали третью закладку рыбы. Клали рыбу для еды. Лещи огромные, золотистые, жирные, мраморные щуки, горбатые окуни, медные караси. Рыбу резали на крупные куски и укладывали в чугун.
Клали крупную чищеную головку лука. Через 10 минут клали соль по вкусу и специи. Перец горошком, лавровый лист, головку чеснока. Молодой зеленый чеснок сплетали с зеленым луком и укропом в венок и клали в бульон. Через 2 мин чугун снимали, вливали рюмку водки и тушили головешку. Уху отставляли в тень на 10 мин для настоя. Венок из трав, луковицу и чесночину выбрасывали.
Рыбу вынимали, солили, раскладывали на тарелки порционно, никакие кости не вынимали. Наливали в каждую тарелку ухи вместе с картошкой до краев, не разбирая, где дети, где взрослые. В уху добавляли мелко резаный чеснок.
Уху ели за длинным столом на улице возле прадедовой бани, сидели на скамьях по обе стороны стола. Ели обычными металлическими ложками и деревянными тоже, кому какая попадется. Взрослые выпивали, но без фанатизма.
Мы с родителями жили в Ленинграде, дед - в Вышнем Волочке. Виделись редко. Мой Дед, Иван Никитич Никитин, сидел напротив меня, посматривал внимательно. Каков он, городской внучок? Я старался. Ел рыбу аккуратно, не разговаривал, косточки аккуратно вынимал изо рта и складывал рядом с тарелочкой. Поесть я любил с детства, а уха была великолепна, до сих пор помню этот вкус.
Дед кивнул, мне налили вторую тарелку, потом третью. Вот тут я поплыл, сил уже не было вынимать кости, я мог только поворачиваться и незаметно, как мне казалось, выплевывать их на землю. Дед поднялся, сказал, наверно, в шутку, давайте выпьем за моего внучка Мишу, настоящий рыбак растет, научился рыбу ловить и кости выплевывать. Все по-доброму заулыбались, выпили, наговорили мне хороших слов, вот так и стал я настоящим рыбаком в три года.
