…Знаешь, Михалыч, я страсть как люблю по телику передачи смотреть, где начальники выступают. Познавательно очень. Особливо если про разные законы говорят. Без законов-то, Михалыч, никак нельзя. Как без них. Что ты! Только вот чего не понимаю: почему у нас законы есть, а выполнять их не спешат? Тоже не понимаешь? Может, законы эти как-то не так написаны? Ну, непонятно для тех, кому предназначены?
Вот, например, возьми тайгу. Ведь у неё, матушки, свои законы. И попробуй не выполни какой – вмиг накажет. А как же! Законы-то у неё веками проверялись да утверждались. Их так запросто не переделаешь, а без них и дня в тайге не протянешь.
Вот глянь, Михалыч, сидим мы с тобой на берегу, рыбку тягаем. А захочу я вон за ту излучину пойти, омутки там проверить. Что я должен сделать? Вот ведь и не знаешь. А должен я тебя об этом своём действии предупредить. Да так предупредить, чтобы ты это осознал, а не пропустил мимо ушей в своей вечной задумчивости. А если ты ко мне пойдёшь, то должен криком меня предупредить об этом, чтобы я, не ровен час, тебя за какого-нибудь зверя не принял. Чего ты ухмыляешься? Это вполне сурьёзное дело. Ты пока плесни для согреву чуток, а я тебе историю поведаю, что бывает, когда закон этот не выполняется.
Был я тогда ещё молодой, шустрый. Науку таёжную тока-тока учить начал. А места здесь были и не сравнить с нонешними. Зверь ходил запросто. То сохатого встретишь, а то и на Хозяина набредёшь. В Илиме таймени были – что твои крокодилы. Ей-ей, не вру. Вот с меня ростом попадались. И ведь до чего сильна рыба! Не зря её тигром сибирских речек прозвали.
Ну вот. Пошли мы как-то втроём порыбалить. Не так, как мы с тобой нонче, а по-серьёзному. Хорошей рыбки на всю зиму запасти. Дня на три пошли. Ушли на лодке километров на полста от жилья, до зимовья моего старого. Оно и сейчас ещё стоит. Только я-то уже не ходок до него.
Ясное дело, ружьишко при себе, как в тайгу без ружья. Не для охоты, понятно: какая охота летом? Только для безопасности. Пришли, расположились. Перво-наперво пошли смотреть ягодники, там полно красной смородины. Было у нас в плане ещё и ягод набрать.
Так вот, смотрим, а кусты-то все обсосаны мишенькой. Он ведь, родимый, как ягодой питается? Пасть свою откроет и ветку с ягодами хвать. Пожуёт, сок высосет и за новую принимается. Так все кусты и обрабатывает. Вот и здесь одни только шкурки на веточках висят. А земля вокруг прямо-таки вытоптана косолапым. И следы свежие, считай, тёплые ещё. Не скажу, что сильно перепугались, но холодок между лопаток появился.
Самый опытный из нас – Виктор, он постарше был – говорит: «Не дрейфь, мужики. Топтыгин давно уже нас и учуял, и услышал, да и подался в сопки. Чего ему на рожон-то лезть. Он зверь умный».
Ну, умный, не умный, а ружьишко стали с собой брать. Не очень это удобно: снасть в руках держишь, рыбу снимать приходится, а ружьё-то бьёт по рукам, упасть норовит. День так походили и решили: ни к чему его с собой таскать. Точно, ушёл уже зверь от нашего шуму. Иду я, значится, впереди по плёсу. Корабликом харюзей выуживаю. Надо за излучину заходить, из виду от напарников пропадать. Я, как и положено, кричу им, мол, обратите внимание, братцы, пошёл я на новое место. А они, видать, притомились, сидят на камешках, покуривают. На мой крик, правда, среагировали, руками помахали – иди, дескать.
Вышел я на новый плёс, и сразу пофартило, стал ленков тягать, да крупных таких. Тягаю и радуюсь. Увлёкся, значит, этим занятием, время-то незаметно бежит.
Только слышу где-то недалеко хруст в кустах. По первости я его мимо ушей пропустил. Но потом подумалось: кто это здесь хрустеть может? Ребята сидят на бережку, курят, до ближайшего жилья вёрст сорок будет. Некому в кустах шуметь, окромя Хозяина, мишеньки, значит.
И, поверишь, Михалыч, как-то мне неуютно сделалось, аж мурашки по спине побежали. И не до рыбалки стало. Намотал я снасть на кусты, стою, прислушиваюсь и размышляю. Если это Топтыгин пожаловал, то что же мне делать? Бежать к напарникам толку нет, потому как ружьё в зимовье висит; бежать от них тоже без толку – от медведя не убежишь, он быстрее любого зверя бегает.
И принял я единственное, как мне показалось, правильное решение – прыгать в речку и нырять. Медведь-то плавать тоже научен, а вот ныряния он не понимает. Потеряет добычу из виду и стоит в растерянности. Так, думаю, и доныряю до зимовья, а там и ружьё, глядишь, успею перехватить.
А хруст к этому времени уже совсем рядом, считай, в соседних кустах. Да ещё вдруг то ли рык, то ли кряхтенье какое-то раздалось. Больше раздумывать я не стал, сиганул в речку, проплыл под водой, сколько мог, выскочил и гляжу на берег.
А из кустов напарник мой, Гаврила, выскакивает и кричит: «Держи его, Лёха! Держи тайменя!» А из-за излучины Виктор бежит и тоже что-то про тайменя орёт.
Встал я посреди речки и всё им сказал, что я думаю о них, о таймене, о рыбалке и вообще обо всей их сущности. Понятно, Михалыч, передать дословно ту свою речь я тебе никак не могу, потому как в тайге выражаться так не принято, кроме самых крайних случаев. Ну да ты мужик понятливый, догадаешься.
Всё оказалось просто: закон нарушили. Посидели они, значится, покурили и решили посмотреть здешние ягодники. Может, здесь ягоды сохранились. Вот Гаврила и попёрся в лес, а меня предупредить забыли. Лазит Гаврила по кустам, шум создаёт да сознательных рыбаков в сомнения вводит. Нашёл этот оболтус ягоду, набрал полную пригоршню – и в рот. А они кислые, вот он и закряхтел.
Вобчем, всё разъяснилось, к общему удовлетворению и истерическому хохоту. Вот, я, Михалыч, и думаю: стоило только чуть от таёжного закона отступить, она, матушка, сразу наказала, мол, думать надо, чтить законы, не нами назначенные.
Давай-ка, Михалыч, пригубим, чтобы и в нашей обычной жизни все законы и почитались, и выполнялись.
