Бетонка. Это слово стало употребляться в разговорах жителей Сталинского района Саратова в конце 50-х годов, когда речь заходила о Волге. Именно в ту пору волжский берег от СарГРЭС до железнодорожного моста и дальше до поселка мясокомбината в Энгельсе был замурован в слой бетона толщиной 30-40 сантиметров и шириной от воды 8-15 метров. Уклон тоже был разный, от 30 до 70 градусов. И стала плескаться в этот бетон не волжская вода – волны Волгоградского водохранилища. Протяженность «бетонки» оказалась весьма значительной, если всё сложить, наберется за 100 километров.
Неудивительно, что аборигенам Саратова и Энгельса, связавшим свою жизнь с рекой, пришлось приспосабливаться к новым рукотворным «природным» условиям. Вместо реки Волги с ее быстрым чистым течением образовалось зарегулированное водохранилище, в котором течение иногда неслось, как в горной реке, а иногда мертво стояло или даже шло вспять. К середине лета вода начинала цвести – зеленеть, чего при коренной Волге никогда не случалось. Образовались громадные водные площади без единого островка, только судоходные бакены торчали то тут, то там.
На таких обширных пространствах трудно приходилось при обнаружении рыбных мест. Изменился видовой состав рыбы. В уловах стали преобладать лещ, густера, судак, окунь, плотва. Поубавилось жереха, язя, голавля, волжской селедки (залома), стерляди, осетра, белуги. Четыре последних вида в уловах позже пропали вовсе.
Для нашего поколения бетонка пришлась на самые беззаботные детские годы. Сейчас по всему правому берегу и к воде-то не подойдешь. Одни лодочные базы да какие-то заборы, непроходимые завалы. В 60-х берега были свободны.
Для купания, загорания и рыбалки подходила не всякая бетонка, а та, где уклон не превышал 45 градусов, при большем уклоне уже становилось неуютно. Удачными считались места, где выходили к воде небольшие ливневые овражки, одетые в бетонные трубы, около них получались совсем плоские поверхности. Неудобство доставляла «зеленка» - полоса зеленых скользких водорослей, которыми покрыта граница воды и суши. Руки мыли, стоя на самой кромке зелени, дожидаясь набежавшей волны, чтобы прихватить воду. Чуть неосторожное движение – и съезжаешь по колено в неродную стихию, а потом карабкаешься назад, как по ледяной горке.
При купании пловец становился, согнувшись, спиной к воде, придерживаясь руками за шершавый бетон, а ноги скользили потихоньку вниз по зеленке до полной остановки. После этого можно было выпрямляться и начинать купание.
Все окупалось тем, что в начале 60-х, например, в районе, где вытекал Залетаевский овраг, были неплохие уловы, и до дома ходьбы 30-40 минут. Хорошо ловилась рыба и на удочки, и на небольшие донки. Придумали ещё такую снасть: у поплавочной удочки поплавок сдвигался к вершинке на 10-15 сантиметров от верха. Забрасывали как обычную удочку, а комель удилища закрепляли камнями. Поплавок висел над водой, и о поклёвке судили по его дерганью.
А на спиннинг, который использовали для удобства дальнего забрасывания закидной (леска с поводками и грузилом), попадались лещи весом более двух килограммов. На поплавочную удочку хорошо брали густера, подлещик, сорожка, подъязки, баклежка. На донку длиной метров 12 из лески 0.2 с одним крючком на конце доводилось ловить язей до килограмма.
В те времена на Волге с весельных лодок активно ловили «паучники». Так вот, нашлись умельцы, которые приспособили этот способ для ловли с бетонки. Пауки изготавливались раскладные, обычно с размером сетки 2-2.5 метра. Комплект дополняли болотные сапоги. Шест упирался в дно примерно в метре от кромки воды и поднимался и опускался веревкой, привязанной к его вершине. Уловы такой снастью, даже с берега, были не в пример больше, чем на удочку.
У отца была своеобразная манера вываживания некрупной рыбешки. После подсечки он на полной длине лески перекидывал удилище назад и шмякал бедной жертвой по бетону, дабы оглушить её и не дать упрыгать по наклонной бетонке вниз. На покатом бетоне неудобно было руками ловить прыгающую во все стороны рыбешку.
Потом добыча помещалась в садок. Отец изготовил садок из тонкого листа алюминия в виде чемодана с отверстиями для воды. Он считал, что садки из суровой нити быстро изотрутся при постоянном бултыхании от волны по бетону. Алюминиевый чемодан-садок долежал до 2003 года на балконе у родителей и уже после смерти отца сдан был в приемку цветмета с прочими остатками бывшей авиационной промышленности.
Каким-то непонятным образом за два-три-четыре похода на Волгу после переезда на новое место жительства мы облюбовали одно место на берегу, которое между собой стали называть «наше», считая его самым уловистым. Если его занимали другие, а мы садились метрах в 4-6, то всё равно казалось, что там клюет чаще. Может быть, были на дне особенности, привлекающие рыбу в «наше» место. Я помню торчащую из воды метрах в трех от берега арматурную проволоку-сетку. Посему «наше» место ещё называлось: «Пойдем на проволоку».
Недалеко от забора шпалопропиточного завода в Волгу выступал песчаный мысок с завалом крупных камней. У нас он проходил за пляж и назывался: «Пойдем на песок». На этом песке загорали и купались, далеко заходя по мели в воду. «Пляжники» брали с собой четыре деревянных палки-кола и сооружали из них подобие крыши, натянув на них белую простынь для защиты от солнца.
Вот такие «Канары» имелись у жителей поселков Радуга, ГПЗ, Зуборезный, САЗ прямо под боком, менее часа пешего хода (а не лёта) от дома.
Надо сказать, что вода в Волге была чистая. Это подтверждалось большим количеством раковин перловицы размером с ладонь и больше. В 50 метрах от берега шла отмель, где глубина доходила детям по грудь, взрослым – по пояс. Бродя по этой отмели, ногами мы нащупывали десятки этих природных очистителей воды. К концу 60-х весь берег от грузового порта до Князевки заставился лодочными базами, и всё вышеописанное осталось только в памяти.
Нельзя не сказать об ауре, окружающей собственно процесс рыбной ловли. Первым делом природа. Встав рано утром, ещё затемно, перекусив, мы выходили на пустынную улицу. До Волги шли через поле, прилежащее к аэродрому «Южный», всё пропитанное растительными запахами: молодой зеленой травы, богородской травки, полыни. Слева от тропы круто обрывались склоны Залетаевского оврага, от которого немного тянуло сыростью, запахом воды от протекающего в самом низу ручья, осоки, покрывающей его берега. Воздух был свеж, немного затуманен утренней дымкой. Всё сильнее розовел восток, показывался неспешно диск солнца. Начинали петь свои песни жаворонки.
Выходили на крутой бугор по-над Волгой. Открывалась вся река от края до края. Вдали на том берегу темнела полоска леса, слышалось постукивание моторов «Л-6» редких гулянок (лодка больших размеров, как правило, 6-12 метров в длину и 2-3 метра в ширину, изготавливающаяся из дерева в среднем и нижнем Поволжье), расставленные шахматными фигурами, темнели на водной глади лодки «паучников». Простор и спокойствие. Поспешая, мы направлялись к месту ловли.
Вечером шли назад через то же поле. Воздух весь пронизан стрекотом цикад. Рядом такие же рыбачки, звучат неторопливые разговоры о прошедшем дне. За спиной встает огромная луна, постепенно уменьшающаяся по мере того, как сама лезет вверх. Домой возвращаемся, гордые уловом... Ну и, конечно, навсегда в памяти ни с чем не сравнимый вкус зажаренной рыбы, приготовленной матерью.
