Последний герой

Время действия - недалекое будущее

Микроскопические капли ледяной мороси, разбрасываемой порывами разъяренного ветра, острыми иглами вонзались в лицо и шею. Докуренная до предела сигарета обожгла пальцы. Опомнившись, Петр Васильевич досадливо сплюнул себе под ноги и ткнул окурок тлеющим красным рыльцем в голенище заляпанного грязью сапога, произведя короткий пшик.

Петр Васильевич протяжно вздохнул, насуплено глядя на лохматящуюся грязно-серой пеной поверхность реки, стал прикидывать: еще сто метров – это три захода по тридцатке, больше латаную сеть нагружать нельзя, да и техника не потянет. Это еще часа на четыре, и то, если без форс-мажорных обстоятельств. Один черт ведает, что еще за сюрпризы там на дне упокоились...

- Еще сто метров сегодня пройдем, – сурово объявил он перекуривающим мужикам. Улыбка поползла было прочь с вечно ухмыляющегося Юркиного лица, как крыса с тонущего корабля, но, взяв себя в руки, он живо водрузил ее на место, растянув от уха до уха и зафиксировав в таком положении.

- Василич, а на тягач меня возьмешь? Дюже погреться охота...
- А ты, что ль, самый окоченевший? – усмехнулся Петр Васильевич.
Потом добавил:
- Возьму. Только тряпку с собой захвати.
- Зачем? – не убирая с лица ухмылку, поинтересовался Юрка.
- Стекла мне протирать будешь, а то забрызгивает жижей – не видно ничего, дворники не справляются. И подталкивать будешь, если тягач устанет.

Мужики грянули дружным смехом.

В замасленной и затоптанной грязью кабине тягача было не в пример уютнее, нежели за бортом, и Василич с удовольствием потер ладони, прежде чем потянуться к ключу зажигания. Но остывший мотор завелся не сразу, туберкулезно кашляя ошметками грязно-черной гари и дыма. Когда тягач прочихался, Василич дал газ, и машина, издав угрожающий утробный рык, ровно загудела, выпуская из высокой трубы струю сизого дыма.

Включив забитые грязью дворники, которые, словно гвоздями, заскребли по лобовому стеклу, Василич прибавил ходу. Развернув машину к реке, поволок за собой противно скрипевшую даже сквозь гул мотора титановую сеть, которая медленно выпрямлялась вслед за тягачом. Трехметровые колеса с чавкающим звуком замесили береговую жижу, и машина, словно обессиливший громадный тюлень, нехотя поползла к воде.

Василич переключил передачу. Машина заурчала ровнее, толкая перед капотом густой столб воды, почти достающей до лупоглазых фар. На ее поверхности корчила страшные рожи толстая эластичная пленка горюче-смазочных материалов с сюрреалистичными пятнами. Словно хамелеон, она играла всеми цветами радуги, и омерзительным слизняком приклеивалась к тягачу. Развороченная протекторами колес, эта жижа издавала резкий удушливый запах, который проникал в кабину тягача, и даже включенный на полную мощность вентилятор не мог его выгнать.

Стало мельче, выпроставшиеся наполовину из жижи колеса смачно разбрасывали в разные стороны ошметки грязи. Вдруг левую сторону машины приподняло. Опасно накренившись, тягач с трудом перевалился через непонятное препятствие, ухнув тупым рылом в жижу и окатив лобовое стекло густой волной. Дворники беспомощно размазывали ее ровным тягучим слоем.

Петр Васильевич оглянулся – титановая сетка послушно резала воду поперек реки следом за машиной. Медленно и уверенно, на пониженной передаче вел он через реку свой тягач, волоча следом до предела натянутую сеть. Ее кошель, словно рыболовецкий трал ставридой, был забит умопомрачительным количеством того, что с недавнего времени превратилось в естественную среду обитания человека.

Сковырнутые со дна, будто болячки, к поверхности поднимались автомобильные покрышки, норовя расплыться в разные стороны, но массивные поплавки, обрамляющие верхний край сетки, не давали им разбежаться и непреклонно увлекали за собой. Металлические каркасы и обломки железобетона, словно покойники, в судный день восставшие из могил, выпростали из воды свои скрюченные конечности и тела.

Плеск мертвой воды о капот тягача напоминал жалобные всхлипы, от которых щемило сердце. Масляная пленка, разбиваясь о тупорылость капота, дробилась на разноцветные круги и полосы. Василичу стало казаться, что она корчит ему страшные, отвратительно-злобные рожи. Но, скорее всего, это просто начали сказываться напряжение и усталость…

Протащив сеть подальше от уреза воды, где рабочие, освобождая кошель, чуть не тонули в грязи выше колена, Василич заглушил надорвавшийся движок и, положив руки на руль, обессилено склонил голову. В висках глухо стучало, горло першило от тошнотворных испарений воды. Сквозь полудрему слышался нестройный говор мужиков, начавших разбирать «улов».

- …Эге-гей! – донесся веселый Юркин голос. – Мужики, горшок никто не терял?..

Василич приподнял голову, всмотрелся. Юрка выволок из кошеля сетки расколотый унитаз, и теперь очищал его от грязи, рекламируя напарникам:

- Гляди, мужики, какой раритетный мойдодыр нашелся!

Петр Васильевич опять уронил голову на руль. И пригрезилось, будто во сне, а может, и впрямь задремал он на минутку, какой была эта самая река в его детстве. Вспомнил, как приходил он босоногим мальчонкой на берег со своим дедом, седобородым стариком с хитринкой в глазах. Дедушка давал внуку легкое удилище, срезанное здесь же, на берегу, привязывал к нему леску, поплавок и крючок с грузилом. Мальчишка неуклюже прокалывал мелким крючком вертлявого и скользкого червяка, а потом снимал шлепанцы и по желтому песку заходил по колено в теплую, прозрачную воду, в которой плавали у дна бычки да течение шевелило шелковые нити водорослей.

Размахнувшись из-за спины и шлепнув удилищем об воду, он забрасывал свою нехитрую снасть и наблюдал за поплавком. Веселые стайки шустрых рыбешек тут же набрасывались на червяка, теребили, вырывали друг у друга. Поплавок сразу оживал: танцевал и подпрыгивал на волнах, крутился на месте, дергался влево и вправо, и вот, наконец, скрывался под водой. Мальчишка дергал вверх удилище, и к нему в ладошку падала серебристая рыбка, трепыхаясь и оставляя липкую чешую...

А вот Василичу не суждено водить внучат на реку, не из чего теперь срезать для них гибкие и легкие удочки. Нет теперь реки. Убили реку. Заболотились берега, осыпался крутояр, сравнялся. Разрослась непомерно песчаная коса, перегородив течение. Отравилась вода, захлебнувшись бытовыми стоками да заводскими отходами. Вырубили деревья и кусты на берегах, не поют в них больше птицы и не вьют своих гнезд. Остановилось течение, только густая маслянистая жижа разноцветными пятнами нефтепродуктов мертвенно колышется среди осиротелых берегов, черной слизью покрывая некогда белый песок…

Из тяжелого состояния забытья Петра Васильевича вывел стук в дверцу тягача и панически взволнованный голос Юрки:
- Дядя Петя! Дядя Петя! Пошли скорее!..
- Что случилось! ? – ошалело спросил Василич, глядя на Юрку.
- Мы!.. Там!.. Нашли!.. – бессвязно прокричал Юрка, возбужденно вращая глазами. – Пошли скорее!

И парень, спрыгнув со ступеней тягача, неловко поскальзываясь по грязи, побежал обратно к толпе мужиков. Кряхтя, Василич нехотя вылез из нагретой кабины, и, про себя думая: «Мешок, что ли, с золотом они там нашли?», побрел вслед за убежавшим Юркой. Мужики переговаривались и поочередно показывали во что-то пальцем.

Снова откуда-то вылез Юрка и начал сбивчиво объяснять:
- Пашка железяку приподнял, а оттуда вместе с грязью как вывалится!.. И зашевелилось… - испуганно заключил парнишка.

Тяжело вздохнув, Петр Васильевич присел на корточки и стал разгребать густую пахучую грязь, пока руки не почувствовали что-то холодное, скользкое, но такое знакомое на ощупь…

- Не может быть… - севшим голосом прошептал Василич, очищая от грязи шевелящуюся находку. – Такого же не бывает!..
Тяжелый ком подкатился к горлу, а на глазах старика выступили слезы:

- Это как же ты… милый мой?.. Как же ты здесь выжил, горемыка?.. Братцы мои! Люди добрые!.. Человеки! – заикаясь от волнения, повернулся Петр Васильевич к мужикам. – Так ведь это же... Это же… Рыба!

Исполосованный палец заводской трубы на западе проковырял толстую пелену туч, и из образовавшейся прорехи вылился ярко-оранжевый луч закатного солнца, бронзово отразившись в рыбьей чешуе…