Трудна весенняя дорога, когда расхлябано-липкий снег и начинающая оттаивать земля превращаются в густое, щедро напитанное влагой месиво, в котором, как в дрожжевом тесте, безнадежно вязнут ноги. Да к тому же тропинок напрямки через пойменный лес до дальнего озера под названием Гутариха никто не протоптал. Поэтому, скинув бушлат и увязав его на рюкзак, отчего тот стал сильнее оттягивать плечи, совершаю немалый круг, пробираясь к намеченному озеру вдоль берега Волги, но зато иду не по предательски чавкающему снегу, а по немного рыхлому, но пока держащему льду.
Не каждый год встает в наших местах великая русская река, и даже в тридцатиградусные морозы, бывает, парит она густым белым облаком над фарватером, лениво перекатывая изумрудно-зеленые, загустевшие от холода воды, позвякивая льдинками и по-змеиному шипя ползущей шугой. Но в эту зиму настойчиво держащиеся морозы все же сковали непокорную гладь, и она вздыбилась громадами причудливо воздвигнувшихся торосов, повторяющих своим протяжением направление основного русла.
Рискуя, перебирался я на противоположный берег, сжимая в руках пешню, и, перелезая через торосы, как через неприступные скалы, осмотрительно проверял ею ледовую прочность. Но то было в феврале, а сейчас, в последних числах марта, река хоть и закрыта еще неподвижно-застывшим панцирем, но едва ли отважится кто-то пересечь ее теперь от берега до берега по напитавшемуся влагой свинцово-серого цвета, вспухшему и будто затаившемуся в ожидании чего-то очень важного, льду.
Переходя через песчаную гриву, поросшую кустами краснотала, вхожу в лес, где шебаршится ветер, запутавшийся в черных верхушках деревьев, на которых истерически орут завидевшие меня вороны. И не понять этих птиц: то ли соскучились и приветствуют, то ли ругаются, что снова приперся. Но на озере, которое расположено в низинке и также закрыто с двух сторон поросшими лесом гривами, немного тише, хотя уже видны оттаявшие забереги, в которых чернеет стылая, все еще сохраняющая ледяную прозрачность вода.
Благо, в одном месте, подгнившее и сломленное, как видно, порывом ветра, от берега на лед упало дерево, разметав обломки сучьев и гнилой трухи, и теперь представляло собой так кстати образовавшийся мосток, по которому я и перебираюсь, балансируя, как гимнаст, с ледобуром в руках, предварительно перекинув на лед рюкзак со снастями. Перво-наперво пробуриваю лунку, проверяя толщину льда, и он, на удивление, оказывается еще довольно толстым, хотя уже рыхлый и отслаивающийся под ножами большими податливыми кусками, которыми «давится» привыкший бурить плотный лед инструмент.
В лунки, глубина под которыми метра полтора, отправляется немудреная прикормка из каши, и две удочки, мормышки на которых наживлены опарышем и манной болтушкой, очень жалуемой на этом озере подлещиками, занимают боевое положение. И тут же на снасти, «заряженной» опарышем, кивок резко бьет вниз пару раз, да так, что удочка наклоняется над лункой, и, сделав подсечку, выбрасываю на лед трепещущую и отливающую матовой голубизной плотвичку размером с ладонь. Хороша, конечно, но мне сейчас в первую очередь нужна рыбка живцового размера, а эта для жерлиц явно великовата. Впрочем, не тратя время, все же заряжаю первую жерлицу, и возвращаюсь к лункам.
Видно, почувствовав приближение тепла и свежей воды, плотвички больше ладони размером хватают наживку одна за другой. И где ж вы в середине зимы-то были, милые, когда кроме «копеечных» подлещиков да красноперок с палец поймать никого не удавалось? Проблем с живцами тогда не было! Зато были проблемы с щуками…
Скрепя сердце, пробуриваю новые лунки поглубже, пытаясь уйти, как ни дико это звучит, от крупной рыбы, чтобы найти мелкую, хотя обычно все рыболовы делают наоборот. Разница глубины примерно метр, но тут уже шустрые подлещики размером с мизинец начинают теребить манную болтушку, оказываясь на крючке, и я, быстро наловив нужное количество, выставляю остальные жерлицы.
Конечно, подлещик или густерка – кто их разберет, когда размер едва ли превышает пятирублевую монету, - живец далеко не самый лучший. И ту же красноперку, а иной раз и окуня щука берет гораздо охотнее и увереннее. А вод подлещика, если даже и схватит, то, помяв в нерешительности зубами, часто выплевывает, не решаясь заглатывать широкотелого в набитое спелой икрой брюхо. Но чаще всего именно подлещики необходимого для жерлиц размера безотказно попадаются на этом озере, отзываясь на любые приманки и в любую погоду.
У меня даже сложилось впечатление, что этой рыбы по численности в озере намного больше, чем той же плотвицы. И мне кажется, что происходит так лишь потому, что в закрытом водоеме, соединяющимся с Волгой лишь во время весеннего паводка, щука за зиму просто хорошо подъедает более желательную для себя добычу, которой и оказываются плотвички и красноперки. А вот микроскопические подлещики, как менее желательный объект охоты, продолжают жить и здравствовать до самой весны, пока в озеро вместе с полой водой не заходит очередная партия плотвы. Да к тому же и на крючках жерлиц подлещики, не в пример плотве, ведут себя очень вяло, безвольно повисая на снасти едва шевелящим плавниками бледным пятном…
Вот и сегодня из всех жерлиц только одна была наживлена столь любимой щуками плотвичкой, да к тому же размером побольше живцового. И когда я вернулся на свои лунки, где изредка клевала крупная плотва, и успел подряд вытащить несколько штук, хватка произошла как раз на той самой жерлице. Вот только, как я и ожидал, не осилила щучка заглотить слишком крупного живца, лишь оставив на его передней части тела глубокие порезы. Но, хоть и помятая изрядно, плотвичка осталась жива, и поэтому снова отправилась в лунку.
Возвращаясь к своим удочкам, замечаю спешно взлетающую от моих лунок ворону, гортанно орущую что-то неприличное. И ведь сознательно не убирал рыбу в пакет, самоуверенно подумав: ну, и что она сможет сделать с плотвой размером больше ладони? Но, подойдя к лункам, я лишь досадливо почесал в затылке и все-таки убрал оставшуюся рыбу в пакет: от моих восьми приличных плотвиц за какие-то три минуты, пока я возился с жерлицей, осталось только пять. Это ж как бедной вороне в лесу изголодаться надо было, чтобы подряд проглотить трех довольно больших рыб?! Мне даже ее немного жаль стало, и я решил не жалеть о потере доброй половины улова, сел на стульчик, и, обновив наживку, продолжил ловлю.
Да-а-а-а… Уж сколько раз, таская мобильник с собой на рыбалку, я испытывал истовое желание утопить его в лунке, когда в самый неподходящий момент наконец-то начавшегося клева он начинал противно пиликать в кармане, возвращая меня к повседневности с ее «неотложными» делами и надуманными проблемами! Сколько раз, нажав красную кнопку и убирая осточертевший аппарат в карман, я успокаивал себя тем, что он мне еще нужен… хотя бы для того, чтобы следить за временем. Как будто в памяти моего фотоаппарата время не установлено!
И вот сегодня моя давняя мечта совершенно неожиданно стала реальностью! Убирая телефон после, в общем-то, безобидного звонка супруги с вопросом «Как дела?» и «Что ловится?», я не удержал его озябнувшими руками, и трубка, совершив кульбит в воздухе после неудачной попытки предотвратить падение, плюхнулась прямехонько в лунку и камнем пошла на дно!
Я даже и не представлял, что телефоны способны так быстро тонуть, и поэтому совершил нелепую попытку его поймать, запустив руку по локоть в лунку. Куда там! И ведь самое обидное то, что, заглядывая в лунку, я видел его, лежащего на дне среди пятен прикорма, но сделать ничего не мог. Поэтому, широко махнув на потерю рукой, как в известном фильме, перешел на другие лунки, со смехом представляя, как будет теперь щука плотве смски писать! Благо, что я перед рыбалкой догадался счет пополнить!
На новых лунках на манку и опарыша с неимоверным азартом набросились оголодавшие красноперки размером с пол-ладони. Едва успевая стряхивать их с крючка и менять наживку, я в спешке поставил на колено приоткрытую баночку с опарышем, и, когда дернулся, чтобы сделать подсечку на второй удочке, то злосчастная баночка полетела на лед. Большая часть опарыша упала в лунку, быстро став водоплавающими организмами. Ну, а меньшую часть мне все же удалось собрать обратно в баночку, попутно вспомнив много нехороших слов. Зато обалдевшие от такой щедрости красноперки заклевали с утроенной силой, поэтому скучать не приходилось. Азарт все-таки взял свое, и я, заменив часть подлещиков на жерлицах красноперками, полностью отдался ловле некрупной, но жадно клюющей рыбешки.
Отвлекся, когда ко мне подбежала рыжая худая дворняга, и опасливо косясь, стала подбираться к разбросанному по льду улову.
- Жучка, ко мне! – послышался голос. Из леса с пешней в руках и рюкзаком за плечами вышел рыбак и направился в мою сторону.
Поприветствовали друг друга, рыбак справился о клеве.
- Ты бы рыбу в пакет убрал, а то она живо ее пощелкает! – Улыбаясь, рыбак указал на Жучку.
- Так собаки, вроде, не очень-то сырую рыбу едят…
- Эта ест! - Уверил меня рыбак, и стал вскрывать пешней старую лунку.
Наученный горьким опытом, я убрал рыбу в пакет, впрочем, оставив парочку для Жучки. Но дворняге этого показалось мало, и, лишь только я вновь сосредоточился на ловле, как она, тихонько подкравшись ко мне со спины, схватила пакет с остатками прикормки, и пустилась наутек.
- Жучка! Жучка! – закричал рыбак на вою собаку. – Смотри, она у тебя пакет стащила!
- Да ничего! – привычно уже за сегодняшний день махнул я рукой.
Жучка отбежал от нас подальше и, воровато озираясь и давясь, проглотила прикормку вместе с пакетом.
Ну, дела! За сегодняшний день я уже успел лишиться телефона, части улова, наживки, а теперь еще и прикормки! После такой череды неудач хоть в чем-то ведь должно повезти, - подумалось мне.
Поймав пару рыбешек, рыбак смотал свою снасть, закинул за плечи рюкзак, позвал свою Жучку и, попрощавшись, исчез в лесу. Верно, отправился дальше на поиски своей удачи. А мне после его появления как-то теплее стало на душе от того, что встречаются еще в наше время люди, близкие природе настолько, что, несмотря на ненастную погоду и отсутствие дорог готовы целыми днями бродить по лесу, пойменным озерам, дышать свежим воздухом и получать от этого такое простое, понятное, ни с чем не сравнимое удовольствие. Удовольствие, которого в современном мире многие себя лишили, добровольно став заложниками больших серых городов, заключенными в тесные рамки работы и быта.
В очередной раз оглядывая жерлицы, замечаю ярко горящий на фоне монотонно-серого льда ядовито-желтый флажок. Сработала та самая жерлица, на которой по-прежнему болталась помятая еще с утра плотвица. Подбежав к ней, перехватываю медленно сматывающуюся с катушки леску, и, крепко зажав ее в ладони, делаю резкую размашистую подсечку. Неожиданно сильно врезавшаяся в ладонь леска режет до крови мизинец, а на том конце отчаянно бьется живая упирающаяся тяжесть.
Глубина под лункой немногим больше метра, поэтому борьба получилась короткой, и вот уже зло косящая глазом щука бьется на льду, и, отчаянно тряся зубастой пастью, выплевывает вконец измочаленную и еле живую плотвицу. Маленький острый тройник всеми тремя крючками прочно засел в углу пасти.
Руки дрожат, а сердце ликует! Ловить красноперочек становится неинтересно, к тому же опарыш давно закончился, да и манка на исходе. Потихоньку, растягивая удовольствие, сматываю удочки, собираю жерлицы и, на прощание оглядев серую, на глазах темнеющую и напитывающуюся водой поверхность льда, с мыслями о том, что это, может быть, последняя рыбалка по льду, перебравшись через увеличившуюся за день закраину, покидаю озеро.
Выйдя к Волге, не верю своим глазам: там, где еще с утра была неподвижная корка льда, сейчас блестела, отражая небо, открытая вода, с которой при моем приближении сорвались, хлопая крыльями, две уточки. Бесформенные льдины, похожие на таящие куски сахара, медленно плыли, наталкиваясь друг на друга и ломаясь, а на желтой песчаной гриве, ярко освещенной клонящимся к закату солнцем, алым пламенем горели влажные ветви краснотала…
