На озеро плавно опускался закат. Из густого чащобника, клубясь морозным паром, наползали сгущающиеся сумерки; поверхность льда, испещренная прямоугольными лунками, прорубленными небольшим топориком, матово светилась синеватым металлическим блеском.
Я поднялся на пригорок, возвышающийся над озером, сбросил рюкзак, снял бушлат и постелил его на твердокаменную, едва припорошенную снежком землю. Сел и, морщась, стал осторожно расшнуровывать и стягивать с ног ботинки. С сожалением посмотрел на истертые в кровь пятки, вспомнив, кстати, поговорку про дурную голову, что не дает покоя ногам. Но делать нечего, и хочешь-не хочешь, а домой топать все-таки надо. Потому достал из кармана пластыри, которые, уже знал наверняка, облегчение принесут малое, заклеил раны и, скрепя силы, натянул обратно на ноги ботинки, покрепче затянул шнурки, чтобы болтались как можно меньше.
Посидев немного, встал, надел бушлат, закинул за плечи рюкзак и семенящими шагами поплелся через укутываемый быстро наступающей темнотой лес. Над голыми вершинами дубов откуда-то из-за яра поднялась луна и теперь весело бежала за мной по темно-синему с красноватым заревым отливом небосводу, проворно перепрыгивая с ветки на ветку.
В голове, среди прочей толкотни бессвязных мыслей, стали всплывать эпизоды прошедшей рыбалки, постепенно выстраиваясь друг за другом и прорисовывая подробную картину еще одного прожитого рыбацкого дня.
…В этот год главный рыболовный праздник зимы пришел очень поздно, что, надо сказать, далеко не редкость в последнее время. Ждать первого льда было уже невтерпеж, поэтому после пары-тройки дней с продержавшимися морозами я решил, что пора, и стал собираться.
Еще в неразвидневшихся рассветных сумерках, подгоняемый нетерпеливым азартом, первые пару километров прошагал бодро на одном дыхании, и только потом понял, что рыбацкие мои ботинки, простоявшие все лето в кладовке, по-видимому, предательски усохли и, став самую малость меньше размером, нестерпимо теперь терли ноги, рвущиеся скорее к рыболовной мечте.
К озеру вышел с первыми лучами. Поверхность его покрыта гладким льдом, цвет которого трудно различить из-за лежащего на нем тонкого слоя снега. Но от берега метров на пятнадцати тянется цепочка лунок, пробитых то ли пешней, то ли топориком. По-видимому, кто-то уже пытался сегодня взойти на лед, но, засомневавшись в его толщине, благоразумно повернул назад. После колебаний, впрочем, довольно коротких, вхожу на лед и я, достав из рюкзака топорик и проверяя толщину.
Лед равномерный, слегка матовый, под моим весом немного прогибается, угрожающе потрескивает, но держит, хотя из-под ног тонкими белесыми змейками в панике разбегаются трещины. Запустив руку в прорубленную лунку, замеряю его толщину – сантиметра четыре, должен держать. Иду вперед, к середине озера, скользящими движениями, не отрывая подошв от ледовой поверхности.
Прорубаю рядом две лунки, бросаю в них прикорм и разматываю удочки. Из насадок – опарыш да черви, что остались у меня еще от осенних рыбалок и мирно жили на нижней полке холодильника, дожидаясь своего часа. Клевать начало не сразу, но уже через десять минут сторожки удочек стали выплясывать крендели. На льду рядом с лунками запрыгали все те же небольшие подлещики, редко – плотвички, поэтому с прошлой зимы ничего на этом озере не изменилось.
Набросав с десяток рыбешек, живым серебром сверкающих на матовом льду в лучах взошедшего солнца, решаю выставить жерлицы. Снасти ставлю в ряд, от своего берега к середине озера – так за ними легче наблюдать. К противоположному берегу идти не отваживаюсь, потому что лед там был явно тоньше и очень уж бесцеремонно подо мной прогибался. Выставив живцовые снасти, возвращаюсь к удочкам и продолжаю ловить мелочевку, попеременно оглядывая шеренгу жерлиц.
Из леса выехал мотоцикл, и двое парнишек, увидев меня, остановились и попытались зайти на лед. Но, остановленные треском под ногами, быстро вернулись на берег, лишь спросили о клеве. Я ответил. Они похвалились, что на соседнем озере на блесну поймали пяток окуней, в подтверждение достали одного из кармана ватных брюк и показали мне – хорош, грамм на триста потянет.
Парнишки уезжают дальше, да и мне надоедает таскать мелочь, к тому же лед подо мной прогнулся так, что на него из лунок натекло воды, образовав пятно метров пять в диаметре и угрожая замочить ботинки. А потому, достав из рюкзака удочку, оснащенную посеребренной крупной мормышкой и настроенную на ловлю окуней, решаю поискать этих полосатых разбойников. Правда, излюбленного окуневого лакомства - мотыля - у меня нет, поэтому заменяю его кусочком червя, оставив свободно болтающийся хвостик длиной сантиметра полтора. Помнится, пару лет назад на одном степном пруду, так же по перволедью, окуни очень лояльно отнеслись к подобной замене, когда у меня в разгар клева неожиданно закончилась «малинка».
Отойдя совсем немного от своих лунок, под берегом рядом с упавшим в воду деревом, чьи ветки торчат теперь из-подо льда, вытаскиваю первого окунька. Не больше ста пятидесяти граммов, но тащить на тонкой снасти его гораздо азартнее, чем подлещиков размером с пятирублевую монету. Из этой же лунки удается вымучить еще пару совсем уж прозрачных пучеглазых матросиков, которые тут же отправляются восвояси. Продолжаю поиск.
Ухожу в ухвостье озера, где оно сужается, стиснутое с одной стороны стеной камыша. Прорубаю лунку посередке, глубина здесь совсем смешная – сантиметров шестьдесят. Но все же колдую над лункой, играя мормышкой и так и эдак, волоча ее по дну и поднимая к самой поверхности льда. За свои старания вознаграждаюсь поклевкой еще одного товарного окуня, но после него, увы – все та же мелочь, которая будто стеснялась наброситься на приманку, пока не был выловлен ее более крупный собрат.
Тем временем на озеро на машине приехали еще два рыбака. Долго стоят и гадают, стоит ли выходить на лед? Наконец один из них решается и, оставив у машины пуховик, взяв бур и рыбацкий ящик, осторожно ступает на лед. Второй идти следом не спешит, наблюдая за товарищем и покуривая, облокотившись о капот машины.
Вышедший на лед рыбак с пол-оборота пробуривает лунку, усаживается над ней на ящик и, размотав удочку, пробует ловить. «Клюет!» - через короткое время радостно сообщает он оставшемуся на берегу товарищу, но тот, видя размер демонстрируемой ему в подтверждение рыбешки, лишь брезгливо морщится. Вскоре по его настоянию оба уезжают.
После обеда, несмотря на солнечный день, мороз не только не спал, но даже начал крепчать, что было заметно по лункам, еще быстрее затягивающимся прозрачной корочкой льда. Поэтому ближе к вечеру, после того как перекусил и попил чаю, все же решаю пройти к противоположному берегу, где крутой обрывистый берег, глубина под два метра и торчащие изо льда коряги.
Здесь на первой лунке мормышку с изрядной порцией наживки жадно заглатывает плотвичка с ладошку. Ну что ж, не окунь, но тоже сойдет. Прорубая и облавливая новые лунки, продвигаюсь к слегка выдающемуся из берега мысу, сразу за которым начинается мель. Сделав новую лунку аккурат напротив этого мыса, друг за дружкой выбрасываю на лед трех хороших окуней, среди которых затесались пара непомерно голодных подлещиков.
Как видно, что в прудах, что в пойменных озерах окунь своим привычкам не изменят, и в ясные морозные дни перед самым закатом, когда солнце уже цепляется своими косыми лучами за верхушки деревьев, случается кратковременный, полчаса от силы, а то и меньше, но все-таки ярко выраженный всплеск активности окуня.
Со следующей лунки, прорубленной здесь же, выхватываю еще двух окуней, а потом все так же неожиданно затихает, лишь вечно голодные подлещики вяло теребят кивок, не осиливая заглотать великоватую для них приманку.
И тут замечаю, что одна из жерлиц, которые весь день до этого молчали и о которых я, по правде сказать, уже порядком подзабыл, вскинула свой флажок. Когда это произошло, я не видел, так как был от них довольно далеко. Все же скользя и разбрасывая ботинками снежок, тороплюсь к сработавшей снасти.
Леска размотана, катушка не крутится, стоит на месте. Выбираю слабину, и, почувствовав едва обозначившуюся тяжесть, резко подсекаю. Пару раз мотнув головой перед самым створом небольшой лунки, что хорошо видно в прозрачной воде, щука, зло сверкая глазами, вылетает на лед. На вид под полтора килограмма, маленький острый тройничок двумя крючками засел в углу пасти.
Вечереет. Лишь алое сиянье в редколесье тонконогих кленов обозначает место, куда совсем недавно закатилось солнце. А потому решаю попить чаю и собирать снасти.
Вдруг из леса выбегает молодой гончий пес и, подбежав, смотрит умными глазами, но, не признав во мне хозяина, снова скрывается в лесу, отказавшись от предложенного чая и конфет. Откуда-то издалека доносятся приглушенные голоса охотников…
Ни пуха, ни пера тебе, пес! Найти в лесу добычу и блуждающего с ружьем хозяина. И всем нам, блуждающим в поисках единственной своей рыбацкой и охотничьей удачи, всегда находить обратную дорогу к теплому очагу родного дома…
И рыбалка состоялась
Удачи
